Флэшмен под каблуком - Страница 102

102

Глядя на равнодушные черные физиономии своих штабных и пытаясь скрыть дрожь в руках, я понял, что самая серьезная из моих проблем – это найти благовидный предлог для отсылки гвардии в Анкай. Г-ди, что же придумать? Тренировка гвардейцам ни к чему, они и так уже вымуштрованы… Я не мог найти выхода, но приказал построить их, в надежде, что Бог подскажет путь. И Он не подвел. Солдаты глядели орлами, как всегда, зато младшие офицеры, побывав накануне на вечеринке у королевы, стояли, как в воду опущенные. Ухватившись за случай, я отправил их маршировать в колоннах, и через пять минут плац напоминал поле боя у Бородино: хова наталкивались друг на друга, роты перемешались, непроспавшиеся офицеры метались, срывая голос. В счастливом озарении я приказал оркестру играть марш, и так как у большинства музыкантов глаза еще смотрели крест-накрест, и дули они в трубы не с того конца, замешательство сделалось полным.

Я разъярился, поместил пьяных офицеров под арест, наорал на всех и заявил, что буду гонять их маршем с полной выкладкой, пока гвардейцы снова не приобретут божеский вид. «Идем в Анкай! – реву я. – Встанем лагерем на равнине без тентов и палаток, и пусть только кто попробует заболеть: засеку до смерти». Выглядело все очень убедительно, и войска пошли, сопровождаемые звуками оркестра, игравшего сразу три марша одновременно. Я смотрел на них, исчезающих в облаке пыли, и думал: «Ну вот, моя роль сыграна „на отлично“, и даже если заговор окончится неудачей, курс моих акций должен остаться достаточно высок».

Но для ума вроде моего это утешение слишком слабое. Весь день я беспокоился, как там идут дела у Лаборда и прочих – впереди были еще сутки – времени достаточно, чтобы сведения о заговоре могли просочиться – и поэтому я дергался при малейшем шорохе. К счастью, этого вроде бы никто не заметил; не сомневаюсь, что все мои выходки – как и их собственные – объяснялись излишествами прошлой ночи. Из дворца вестей не было, все шло как всегда. Наступил вечер, и я приготовился уединиться пораньше с бутылкой анисовки, чтобы скоротать темные часы.

Я лежал, потягивая анисовку и прислушиваясь к далеким звукам дворца, и в тысячный раз говорил себя, что беспокоиться не о чем – при удаче через два дня мы с Элспет, с благословения Ракуты, отправимся в Тамитаве. Там сядем на первый же английский корабль – и до дома, подальше от этого дь-ского места. Здесь могло быть не так плохо – при отсутствии Ранавалуны, конечно. Остров – рай для финансовых операций: богатая страна, новые рынки; можно завести торговлю или консультировать коммерсантов из Сити в обмен на десятую часть дохода – такие денежки на дороге не валяются. Интересно, как поступят с доброй королевой Ранди: отправят в южные провинции, должно быть, под охраной взвода головорезов-хова… Подойдет в самый раз…

Стук в дверь прозвучал, словно гром, и я подскочил в кровати, покрывшись потом. Послышался голос моего ординарца; пока я натягивал башмаки, он вошел, а за ним появились зловещие фигуры гвардейцев-хова, увешанных патронташами и прочим, с обнаженными торсами, блестящими в свете лампы. Прибывший унтер-офицер передал мне приказ явиться в королевские апартаменты. Слова по капле проникали в мой одурманенный мозг, обжигая его, как кислотой – И-се, со мной все кончено! Надевая брюки, мне пришлось ухватиться рукой за кушетку; что могло ей понадобиться от меня в такой час, и зачем посылать эскорт из солдат, если только не случилось самого страшного? Должно быть, заговор раскрыт. Но терять голову рано, может, еще и обойдется: надо отрицать все, и точка. Меня захлестнула паника – смогу ли я сохранить твердость? Нет, это конец! Ноги мои отказывались повиноваться; я едва плелся вслед офицеру, который провел меня к главному входу; мы поднялись по широким ступенькам – мне показалось, или стражников сегодня больше, чем обычно? – потом через двор к Серебряному дворцу, тускло сияющему в свете растущей луны. Миллион колокольчиков мелодично позванивал в тишине ночи.

Вверх по лестнице, через широкий коридор; ноги мои налиты свинцом, а тяжелые башмаки хова мерно топают у меня за спиной. Мне эти башмаки никогда не нравились, и я даже тешил себя идеей заменить их на сандалии, вот только не был уверен, выдержат ли последние долгие марши. О, б-ги, неужто в миг, когда жизнь моя висит на волоске, мне и подумать больше не о чем? Двери распахнулись, офицер жестом пригласил меня пройти; не помня себя, я вошел и поклонился, запечатлевая открывшуюся предо мной картину.

Она, черная и невозмутимая, сидела на троне. Было уже далеко за полночь, но будь я пр-т, если на ней не красовалось вечернее тафтовое платье в голубых оборках, и шляпа со страусовыми перьями. Я распрямился, чувствуя на себе ледяной взгляд, но не мог заставить себя посмотреть ей в глаза. Рядом с королевой застыли две служанки, за ними виднелась тощая фигура канцлера Ваваланы, который, вздернув нос, буравил меня своими хитрыми глазками. Фанкануникака тоже был тут – я посмотрел на него, но на черной физиономии секретаря ничего не отражалось. И тут сердце мое упало в пятки, и я едва не вскрикнул.

В стороне, между двух стражников, стоял барон Андрияма. Одежда разодрана, лицо искажено мукой, руки связаны; он едва держался на ногах. На полу перед ним возвышалась зловонная кучка. В уме моем, как вспышка, мелькнуло слово: тангин! Значит, ей все известно. Это конец.

Краем глаза я видел, что она смотрит на меня, теребя пальцами кольцо в ухе. Потом Ранавалуна буркнула что-то, и Вавалана вышел вперед. Седоватая голова и тощее личико придавали ему забавное сходство с птицей. Он заморгал, глядя на меня, как наглый старый дрозд.

102