– Насильник, лжец, хам и развратник – вот от кого я спасал эту милую, отважную женщину. Я избавил ее от ада жизни с тобой…
– Да ты спятил! – прохрипел я. – Ей и в голову не приходило, что это ад! Она любит меня, будь ты проклят, как и я люблю ее…
Звонкая пощечина впечатала мою голову в подушку, и мне хватило ума оставаться в том же положении, поскольку на него страшно было смотреть: весь трясется, губы дрожат.
– Да что ты вообще знаешь о любви? – кричит. – Если еще раз с губ твоих посмеет сорваться это слово, я зашью их тебе, но сначала суну в рот скорпиона!
Ну коли так, спорить далее бесполезно. Я лежал, стоная, он тем временем овладел собой и продолжил, уже спокойнее:
– Любовь существует не для животных вроде тебя. Любовь – это то, что я почувствовал – в первый раз в жизни – тем вечером в «Лордс», когда увидел ее. С тех пор я понял так же верно, как то, что нет Бога, кроме Аллаха, так и для меня нет другой женщины, которую я готов обожать всю свою жизнь, жизнь, не имеющую без нее смысла. Да, теперь я знаю, что такое любовь.
Он глубоко вздохнул, весь дрожа. «Святой Георг, – думаю, – да это же сумасшедший!» Дон помолчал с минуту, потом снова забормотал, словно поэт после опиума.
– С того мгновения она заполнила мою жизнь, всю без остатка. Но то была чистая любовь – Элспет осталась бы для меня священна, будь она замужем за человеком, достойным ее. Но когда я узрел правду – что ей суждено было сделаться жертвой худшего из мерзавцев, – он метнул в меня испепеляющий взгляд, – я спросил себя: неужто моя жизнь, как и ее – бесконечно более ценная – должна быть разрушена глупым обрядом, который, кстати сказать, для меня ничего не значит? О да, я джентльмен, воспитанный на английский манер, в английской школе – но я также и потомок царственного рода Магандану, ведущего происхождение от самого Пророка. К тому же еще и пират в том смысле слова, что вы используете на Западе. С какой стати должен я уважать ваши обычаи, если способен предложить ей судьбу, настолько превосходящую жизнь с тобой, насколько звезды выше болота? Чего ради я колеблюсь? Мне по силам сделать ее королевой, избавив от необходимости быть собственностью пьяного развратника, женившегося на ней только под дулом пистолета!
– Это не честно! Она была ч-ки рада заполучить меня, и если этот подлый старикашка Моррисон утверждает иное… Не бей меня! Я же раненый!
– Ни единого слова, ни единого жалобного жеста с ее стороны! Ее верность, как и все в ней – совершенна, даже по отношению к такому червю, как ты! Но я-то знал и решил спасти ее для любви, достойной ее. И во имя нас обоих я стал терпеливо, осторожно претворять в жизнь свой замысел. Пыткой было пользоваться этим наивным простодушием, но я понимал, что придет время и она будет благословлять меня за эту хитрость. Я готов был пожертвовать всем – что мне эти миллионы? Я, человек наполовину Востока, наполовину Запада, решился ради нее поставить себя вне закона, отречься от цивилизации. Я подарю ей трон, состояние и… истинную любовь. У меня еще осталось мое восточное королевство, и она разделит его со мной.
«Ага, – думаю, – и ты вовсе не рад будешь видеть меня там в качестве посла Британии». Но благоразумно молчу. Он же расхаживает по каюте, продолжая трепаться и принимая по ходу дела все более властный вид.
– И я забрал ее и сражался за нее с этим злобным фанатиком Бруком! О, слишком часто он повадился на Борнео, прикрываясь своим лживым благородством и обещаниями. Да это пират почище нас всех! Без сомнения, он ухватился за благовидный предлог и явился снова, чтобы разорять и жечь, чтобы резать наших людей, – Соломон пришел в настоящее исступление и размахивал руками. – Какое ему дело до нас? Кто дал ему право воевать с нами и нашим образом жизни? Да я сожрал бы его флот живьем, если бы не Пейтинги! Вышло же так, что я спрятался в притоке и проскользнул у него за спиной, уведя только одно это судно. Ему кажется, что с Сулейманом Усманом покончено, да? Это мы еще посмотрим: пусть только сунется в Малуду, когда я вернусь туда!
Он еще немного порасхаживал, кляня Брука, потом повернулся ко мне.
– Но теперь не до него. Пока. В отличие от тебя. Ты здесь, и присутствие твое обременительно. – Дон замолчал, задумчиво глядя на меня. – Да… тебе следовало умереть.
Я молил Б-га отвратить Соломона от этих мыслей, поскольку понимал, к чему они клонятся. Передо мной стоял вовсе не дон Соломон с Брук-стрит, по крайней мере не тот, каким был раньше – он превратился в злобного аборигена, рыскающего в поисках добычи на корабле, унизанном черепами, я же в его глазах – докучный супруг, вот и весь сказ. Помимо прочего в голове у него винтиков осталось не больше, чем у пьяного сапера – это явствовало из бреда насчет того, как он боготворит Элспет, не может жить без нее, сделает, мол, королевой. Вот-вот. Над этим стоило посмеяться, не будь его слова правдой. Надо признать, если человек крадет замужнюю даму и вступает в войну из-за нее, вряд ли возможно объяснить его действия простым мимолетным увлечением.
Но ясно было и еще кое-что: его домогательства не увенчались успехом, иначе я бы давно уже покоился на дне морском с мешком угля, привязанным к коленкам. Какого ч-та он не соблазнил ее в Лондоне? Тогда бы она ему уже надоела, и мы обошлись бы без всего этого. Но не обошлось, и мы оказались в ситуации, от пикантности которой меня бросало в дрожь. Я прокрутил ее в голове, глубоко вздохнул и попытался говорить спокойно:
– Ну, отлично, дон Соломон. Я принял к сведению все вами сказанное и… ну… рад, что мы объяснились, так сказать, и вы сообщили мне… э-э… свои мысли. Да, вы изложили все очень откровенно, и хотя мне не под силу одобрить ваши действия, я – обратите внимание – понимаю ваши чувства, как и положено всякому разумному человеку – а я именно таков, – и надеюсь… Я вижу, как глубоко вы привязаны к… э-э… моей жене… мне ли не понимать… я хочу сказать, она ведь такая красавица, это бесспорно… – продолжал нести я, он же ошалело таращился на меня, что вовсе не удивительно. – Но вы совершенно заблуждаетесь на наш счет: мы – Элспет, то есть миссис Флэшмен, и я – очень любящая пара, спросите любого, все подтвердят, и мы совершенно счастливы…