Флэшмен под каблуком - Страница 95

– …разумеется, мне так хотелось бы поближе познакомиться со страной, ибо люди тут кажутся такими милыми, но принц говорит, что положение иностранцев тут довольно непростое, и не советовал мне покидать дворец. Ты, конечно, дело другое, ибо ты выполняешь поручение королевы. Ах, Гарри, расскажи мне про нее: как она выглядит, как говорит, как одевается? Возможно ли меня ей представить? Она молода и красива? Ах, я так ревную, ведь ей не может не понравиться самый красивый мужчина Англии! О, Гарри, какой у тебя мундир – просто высший класс!

Я не преминул воспользоваться распространенным тут обычаем и облачился во все красное с шикарным черным поясом. Впечатляюще, не спорю. Элспет прям светилась, глядя на меня.

– Мне так много надо рассказать тебе! Принц с принцессой та-ак добры и выделили мне роскошные апартаменты, и сад тут великолепный, а по вечерам собирается прекрасная компания – все черные, разумеется, и немного outré – но очень даже разумные и приятные люди. Здесь очень мило и интересно, но когда же мы вернемся в Англию, Гарри? Надеюсь, уже ско-оро – я так волнуюсь за дорогого папочку, и хотя здесь хорошо, все же не как дома. Но мне ли не знать, что ты не станешь удерживать нас здесь долее, чем необходимо, ведь ты добрейший из супругов. О, я понимаю, что твоя деятельность тут сыграет тебе на пользу, что ты получишь бесценный опыт. Надеюсь только… – ее губы задрожали, хоть она и пыталась улыбнуться, – что мы сможем снова быть вместе… поселимся в каком-нибудь домике… Ах, Гарри, милый, мне так одиноко без тебя!

И маленькая дурочка начинает тереть глаза, прильнув к моему плечу – как будто ей и впрямь было о чем плакать! Вот это поворот – а я только собрался излить ей свои печали и волнения, пожаловаться на судьбу, поведать о тяготах своей службы – ну хотя бы официальной ее стороны – и вообще заставить ее разрыдаться от жалости ко мне. Но теперь куда там: учитывая ее умственные способности, да и наличие посторонних ушей, чем меньше я скажу, тем лучше. Я только ободряюще похлопал ее по плечу.

– Ну будет, старушка, – говорю. – Не глупи. Что подумают их высочества, видя, как ты распускаешь нюни? Выше нос – тебе повезло гораздо больше, чем некоторым, поверь мне.

– Знаю. Я такая дурочка, – шмыгая носом, отвечает она, и когда принц с принцессой уходили, уже сияла улыбкой, нежно целуя меня на прощание.

Когда мы вернулись во дворец, я заметил Лаборду, что моя жена, видимо, пребывает в счастливом неведении насчет моих затруднительных обстоятельств. Тот уставился на меня.

– А разве это не к лучшему? Она может стать большой угрозой для вас – причем обоих. Чем меньше ей известно, тем лучше.

– Но Б-же мой, дружище! Ведь рано или поздно все выйдет наружу! И что потом: когда она узнает, что мы с ней рабы в этой ужасной стране и нет надежды на спасение отсюда, а? – Я ухватил его за руку. Свои седаны мы оставили у входа в мои апартаменты, с тыловой стороны дворца; Фанкануникака вышел у главных ворот. – Небесами молю, Лаборд: ну должен же быть какой-то выход?! Не могу же я до конца жизни муштровать ниггеров и ублажать эту черномазую шлюху…

– Если не научитесь держать себя в руках, долго ждать конца жизни вам не придется! – фыркает Лаборд, высвобождая руку. Он опасливо огляделся, потом глубоко вздохнул. – Поймите, я сделаю, что смогу. Пока же соблюдайте осторожность. Мне неизвестно, как обернутся дела. Но принцу вы сегодня понравились, а это уже кое-что. Посмотрим. Теперь мне пора. И не забывайте: будьте начеку, выполняйте свои обязанности, никому ни слова. Кто знает?.. – Француз замялся, потом коротко хлопнул меня по плечу. – Быть может, в один прекрасный день мы с вами еще попьем cafe au lait на Елисейских Полях? A bientôt.

И был таков, предоставив мне оторопело глядеть ему вслед. Но нечто шевельнулось внутри меня – нечто, чего я не чувствовал уже многие месяцы: надежда.

XI

Но надежда протянула недолго – так всегда бывает. Услышишь какую-нибудь новость, сплетню или загадочную фразу типа той, что обронил Лаборд, – и воспаришь на крыльях оптимизма. Но ничего не происходит, и ты начинаешь падать духом – сначала постепенно, потом все быстрее, все ниже и ниже, пока не ловишь себя на мысли, что не замечаешь, как летит вокруг тебя время. Я рад, что не принадлежу к тем хладнокровным натурам, которые умеют трезво оценивать шансы, поскольку, рассмотрев свое положение на Мадагаскаре с позиций логики, мне оставалось только пустить себе пулю в лоб. А так, метаясь из жара в холод, я сумел пережить эти месяцы.

Да, прошли месяцы – целых шесть, хотя, вспоминая о них сейчас, мне кажется, что пролетело лишь несколько недель. Память способна цепко удерживать ужасные события, но сливает в единое смутное пятно однообразные, тягостные мучения, особенно если помочь ей доброй порцией крепких напитков. Отличная анисовая водка у них на Мадагаскаре, и я хлестал ее, как деревенский пастор, так что в промежутках между сном и пьяным ступором у меня оставалось совсем немного времени на рассуждения.

Как уже говорилось, при нужде человек способен смириться со многим, поэтому я муштровал своих солдат, обслуживал по вызову королеву, расширял круг знакомств среди военной аристократии, обихаживал мистера Фанкануникаку – короче, делал все, что могло дать со временем свои всходы – если, конечно… Нет, нет, оно наступит, обязательно наступит! Ибо, хотя рабство мое на Мадагаскаре постепенно начинало казаться бесконечным и даже естественным, иногда – когда королеве приходила в голову какая-нибудь новая особо извращенная жестокость или когда становилось невмоготу выдерживать запахи ароматического дыма и пыли, – мне не оставалось ничего иного, как, стоя на плацу под Антаном, устремлять взор к далеким горам и яростно твердить себе, что где-то на земле все еще существует «Лордс», где Феликс подает свои медленные, зрители на трибунах хлопают в ладоши, а грачи на деревьях – крыльями; где-то есть зеленеющие поля, моросит английский дождь, пасторы читают проповеди, крестьяне пашут, дети играют, хамы сквернословят, девушки молятся, сквайры напиваются, шлюхи распутничают, «ищейки» рыщут – там мой дом, и должен быть какой-то способ вернуться туда!