Флэшмен под каблуком - Страница 5

– Даже выразить не могу, как я рад видеть тебя снова, старина, – говорит он, пожимая мне руку. – Так приятно знать, что ты будешь играть за нас, конечно, но лучше всего было повстречать нового Флэшмена, если ты понимаешь, о чем я. Странно, – продолжает он, засунув большие пальцы за пояс, склонив голову и глядя на меня искоса мудрым взором, похожий на сидящую на ветке сову, – это напоминает мне о том, что Доктор говорил на уроках конфирмации – про человека, возрождающегося вновь. Теперь такое случилось с тобой – в моих глазах, если ты понимаешь. Так или иначе, я чувствую, что стал лучше, чем был час назад. Да благословит тебя Господь, старина!

Я по-быстрому вырвал у него руку, пока он не заставил меня хлопнуться на колени для того, чтобы помолиться и хором пропеть «Просвети разум мой». Браун поинтересовался, куда я направляюсь.

– А, вниз, на Хаймаркет, – отвечаю я. – Намерен немного поупражняться.

– Отлично. Нет ничего лучше хорошей пешей прогулки.

– Ну да… Вообще-то, я собирался покататься верхом, знаешь ли.

– На Хаймаркете? – он нахмурился. – Но там ведь нет конюшен?

– Что ты: самые лучшие в городе, – говорю. – Несколько английских ездовых, но по преимуществу французские кобылки. Все в черном и красном шелке; отличное упражнение, только вот ч-ки утомительное. Не желаешь ли попробовать?

На мгновение он растерялся, потом понял, и лицо его сначала сделалось пунцовым, потом побелело. Мне показалось, что Том вот-вот упадет в обморок.

– О Б-же, – прохрипел он.

Я ободряюще похлопал его тростью.

– Помнишь Стампса Хэрроувелла, сапожника из Рагби, со здоровенными икрами? – Я озорно подмигнул ошарашенному Брауну. – Так вот там есть одна немецкая шлюшка, у которой ляжки даже больше. Она как раз с тебя весом – можешь попробовать свои силы.

Я со всевозрастающим удовольствием слушал булькающие звуки, доносящиеся у него из горла.

– Слишком сильно для нового Флэшмена, а? – спрашиваю. – Теперь тебе, наверное, жаль, что ты пригласил меня играть вместе с твоими благонравными дружками? Да вот только поздно, юный Том: мы ведь ударили по рукам, не так ли?

С трудом овладев собой, он сделал вдох.

– Можешь играть, если хочешь, – выдавил Браун. – Глупостью с моей стороны было спрашивать тебя, но если бы ты стал тем человеком, какого я надеялся найти, ты бы…

– Благородно передумал бы, избавив тебя от своей скверной компании? Нет-нет, мальчик мой: я буду там, в такой же прекрасной форме, как и ты. Но готов поспорить – мне мои упражнения приносят больше наслаждения.

– Флэшмен! – восклицает он, едва я повернулся. – Не ходи туда, в это место, умоляю тебя! Оно недостойно…

– Откуда тебе знать? – отмахиваюсь я. – Увидимся в «Лордс».

И я оставил его рыдать от христианского ужаса при виде закоренелого грешника, спешащего в бездну. Лучше всего было то, что муки его при мысли о моем грехопадении вряд ли были слабее тех, которые он испытал бы, если сам оседлал ту немецкую потаскуху – такова сила сострадания. Впрочем, ей все равно не вышло бы от него никакого проку.

* * *

То, что я развеял розовые мечты Тома, вовсе не говорит о несерьезности моего подхода к тренировке. Едва немецкая шлюха перевела дух и дернула за звонок, чтобы принесли чего-нибудь перекусить, я расположился на коврике, отрабатывая свой старый круговой бросок. Я даже заставил нескольких ее товарок бросать в меня апельсины, восстанавливая навык перехвата; вам ни в жизнь не увидать такой уморительной картины: как эти раскрашенные куколки скакали в своих корсетах, швыряясь плодами! Мы устроили такой переполох, что все посетители повысовывали головы из своих комнат, и закончилось все импровизированным иннингом в коридоре – шлюхи против клиентов. Когда-нибудь, если не забуду, я разработаю правила бордельного крикета – самое пикантное в том, что вы не найдете их в «Уиздене». Ясное дело, начался настоящий бардак: крушилась мебель, проститутки кричали и плакали, и вышибалы хозяйки выставили меня вон за устроенные беспорядки – по-моему, излишне суровая мера.

Впрочем, следующее утро застало меня в саду, с мячом. К своему удовольствию, я обнаружил, что прежние мои навыки остались при мне, сломанная в Афганистане нога не доставляла беспокойства, и моя тренировка увенчалась разбитым окном в столовой. Там мой тесть приканчивал свой завтрак; доедая кашку, он как раз читал про «бунты Ребекки», и поскольку большую часть своей жалкой жизни провел, трясясь от страха перед рабочими, и страдая нечистой совестью, при звуке бьющегося стекла тотчас решил, что толпа все-таки восстала и пришла вершить над ним свою суровую справедливость.

– Ч-тов варрвар! – зарокотал он на своем невообразимом шотландском наречии, выуживая из баков осколки стекла. – Тебе бы только кого резать да калечить: ты ж мог меня убить! Делов, что ли, у тебя нету?

И он принялся разглагольствовать про беспутных тунеядцев, способных только прожигать время и деньги ради собственного удовольствия. Я же пожелал доброго утра Элспет, приступавшей к кофе, и, глядя на эти роскошные золотые пряди и нежную, как персик, кожу, корил себя, что тратил прошлым вечером силы на ту жирную фрау, когда у меня под боком такая красота.

– Отличную семейку ты выбрала для замужества, – бурчит чудо-предок моей благоверной. – Сынок кохряет почем зря имущество, а евонный папаша валяется наверху, нажравшись до бесчувствия. А что, тостов больше нету?

– Это, кстати, наше имущество и наша выпивка, – говорю я, накладывая себе почек. – И тосты тоже наши, если на то пошло.