И вот я стою рядом с ним, раскрасневшийся от страха, пока он, перегнувшись через борт, выуживает из реки Стюарта – тот доплыл до нас с разломанного бона и минуту спустя, весь мокрый и задыхающийся, лежал на палубе. На левом рукаве виднелись пятна крови.
– Внимание всем! – орет Брук. – Гребцы, готовы? Все ружья заряжены? Не спешить! Ждем прао!
Позади месива разбитых и тонущих пирог, сражающихся пловцов и безжизненных тел, два конца бона, разошедшиеся уже на добрых полсотни ярдов, продолжали медленно дрейфовать под воздействием течения. «Разведчики» выполнили свою работу, и наши прао, выстроившись в две линии, по шесть судов в каждой, пошли вперед, подгоняемые веслами, в то время как ракетчики, оставшись в арьергарде, продолжали обстреливать пиратскую линию, кабельтовых в двух впереди. Три или четыре пиратских судна полыхали, и на нас по реке сносило густой черный дым, но линия их не дрогнула и продолжала поливать нас из носовых орудий, поднимая вокруг наших прао столбы воды и круша их надводную часть. Пространство между нами заполняли их пироги: они отступали, спеша укрыться за корпусами кораблей. Брук удовлетворенно кивнул.
– Пока неплохо! – заявляет он и, выпрямившись на носу, машет шляпой. – Вперед, ребята, сунем свои задницы в преисподнюю! Два синих огня – сигнал к атаке! Кортики к бою! Талли-ху!
Моряки заорали и затопали, и как только два синих огня взмыли вверх, по всей нашей линии прокатилось «ура» и прао двинулись вперед: погонные орудия палят, стрелки орудуют на платформах, команды стягиваются к носу для абордажа. Когда наша линия двинулась, канонада достигла нового крещендо; мы пригнулись, когда над нашими головами просвистело ядро, а потом вдруг раздался жуткий удар, послышался хор криков, и я вдруг понял, что весь покрыт кровью и оторопело гляжу на то, как на палубе передо мной бьется нижняя половина того, что мгновение назад было моряком, забивающим заряд в ствол орудия. Я осел на палубу, потрясенный кошмарным зрелищем, но Брук снова поднял меня, поинтересовавшись, все ли со мной в порядке. Я проорал в ответ, что мозоль на большом пальце причиняет мне дь-ловы муки – Б-г знает, почему у них принято говорить такие вещи. Он расхохотался и подтолкнул меня к носовым поручням. Я скорчился, весь дрожа и готовый вывернуться наизнанку, не в силах пальцем пошевелить от ужаса – впрочем, кому в тот миг было дело до этого?
Внезапно пальба смолкла, и на несколько секунд наступила такая тишина, что можно было услышать плеск воды, разрезаемой форштевнем скользящего вперед «Веселого Холостяка». Потом стрельба возобновилась: наши поливали пиратскую линию из ружей, они же отвечали нам залпом на залп. Слава Б-гу, что «Холостяк» сидел слишком низко и подошел к ним слишком близко, чтобы по нему можно было стрелять из пушек, зато вода вокруг нас буквально кипела от пуль, и за моей спиной слышались крики и проклятья раненых. Весь наш строй – прао по флангам, «Веселый Холостяк» в центре – надвигался на пиратские суда. До тех оставалось каких-нибудь полсотни ярдов, я мог только в ужасе таращиться на ближайшее к нам. Платформа пирата, возвышающаяся над фальшбортом, была утыкана дикими оскаленными лицами, сверкала сталью и щетинилась дымящимися стволами.
– Они разнесут нас на клочки! Иисус-заступник, мы все пойдем ко дну! – заорал я, но никто не слышал меня в этом хаосе.
Стоящий рядом со мной матрос вскрикнул и дернулся, схватившись за дротик из сумпитана, попавший ему в руку. Едва успел я нырнуть за фальшборт, как еще одна стрела вонзилась в канат в футе от того места, где находилась моя голова. Брук с ухмылкой наклонился, выдернул ее и выкинул за борт, а потом сделал нечто совершенно невообразимое. Мне не верилось тогда, да и сейчас с трудом верится, но это факт.
Он стоял, выпрямившись в полный рост на носу, одна нога на поручнях, без шляпы, сложив руки на груди и глядя прямо в лицо вопящей, плюющейся огнем, сверкающей сталью и сыпящей ядовитыми стрелами Смерти. Губы его, слегка улыбаясь, шевелились, будто произнося что-то.
– Слезай, чокнутый у-док! – заревел я, но он даже ухом не повел. И тут я понял, что он не говорит – он поет. Перекрывая выстрелы ружей, свист этих кошмарных стрел, вопли и крики, до меня долетали слова песни:
Вперед, ребята, веселей,И к славе полный ход!Свою мы толику внесемВ чудесный этот год!..
Потом он повернулся, отставив одну руку для равновесия а другой отбивая ритм, и, радостно смеясь, призвал нас вступать. И за спиной толпа громогласно затянула:
Сердца из дуба – наши кораблиИ, как смола, кипучи парни наши,Они готовы драться, бить и побеждатьОпять, опять и снова! И опять!
«Веселый Холостяк» вздрогнул, когда мы коснулись корпуса пиратского прао как раз под платформой, и мгновение спустя на нас посыпались вопящие, размахивающие клинками фигуры. Кто-то свалился мне на голову, я растянулся на палубе и обнаружил, что смотрю в искаженное яростью желтое лицо. Мне врезались в память нефритовая серьга в виде полумесяца и алый тюрбан, и тут же все исчезло – кто-то по самую рукоятку вонзил малайцу в живот кортик. Я выстрелил в упавшего, поскользнулся в луже крови и подкатился к шпигатам, в панике озираясь вокруг. На палубе царил хаос; разбившись на группки, матросы окружали сопротивляющегося пирата, приканчивали его и скидывали трупы за борт. Прао, с которым мы столкнулись, осталось позади, и Брук кричал:
– Эй, на веслах! Ну-ка, навались! Там наша цель, ребята! Полный вперед!
Он указывал на правый берег, где частокол, подожженный ракетами, уже превратился в тлеющие руины. За ним лежал один из фортов. Его стены были объяты пламенем, люди бежали прочь, лишь немногие храбрецы еще боролись с огнем. За спиной у нас шла жуткая бойня: наши прао сцепились с пиратскими в кровавых абордажных схватках, а сквозь прогалы между ними проскальзывали, догоняя «Веселого Холостяка», наши баркасы, полные малайских меченосцев и даяков. По воде всюду плавали чадящие обломки и шли схватки. Бойцы срывались с платформ, и наши лодки подбирали их, если это были свои, или приканчивали, если спасенными оказывались пираты. Дым от горящих прао гигантским занавесом висел над этой адской сценой. Мне на ум пришла строчка про «смертной тенью окутанные корабли», и тут кто-то схватил меня за руку. Указывая на приближающийся берег и брешь в частоколе, Брук воскликнул: